Ключевой проблемой грузино-осетинских и грузино-абхазских разногласий остается существующее в Тбилиси мнение о ведущей роли России в этих процессах. Вне зависимости от оценки влияния Москвы – положительного (до обострения грузино-осетинских отношений в 2004 году) или отрицательного (после 2004 года) – это восприятие уводит от реального понимания ситуации. За скобками оказываются как необходимость инициативной политической линии Грузии по урегулированию конфликтов, так и интересы осетин и абхазов, которым Тбилиси отказывал в праве на собственное мнение под предлогом «российской оккупации».
Особое недовольство правительства М. Саакашвили вызывало то, что условием закрепления территориальной целостности Грузии были существенные уступки в адрес Сухуми и Цхинвали, на которые было так же психологически сложно пойти, как и принять равноправный формат переговоров с ними. На этом фоне нейтральная позиция России в процессе урегулирования на основе искаженных фактов трактовалась в Тбилиси как антигрузинская. С 2004 года в нарушение международных соглашений правительство Саакашвили взяло курс на вытеснение России из процесса урегулирования и «реинтеграцию» де факто республик силовым путем.
Несмотря на это Москва последовательно поддерживала линию на территориальную целостность Грузии и вплоть до 2008 года участвовала в режиме санкций СНГ против Абхазии и Южной Осетии. Российская позиция по урегулированию конфликтов была неизменной на протяжении всего периода с начал 1990-х годов. В развернутом виде ее изложил президент В.В. Путин в ходе эскалации грузино-осетинского противостояния в 2004 году: «Россия, так же как и другие страны СНГ, готова внести свой посильный вклад в урегулирование и восстановление территориальной целостности Грузии. Но мы не собираемся брать на себя несвойственные нам функции. И не собираемся выступать на одной стороне. Мы хотим, чтобы эти конфликты были урегулированы таким образом, чтобы все люди, которые проживают на этой территории, приняли это решение сами. И договорились между собой. Мы же готовы сыграть только роль посредников и гарантов достигнутых договоренностей, которые могут быть достигнуты, если есть добрая воля» .
Серьезным препятствием для сближения позиций является укоренившееся в грузинском обществе с начала 1990-х годов представление о злонамеренном вмешательстве России в дела Грузии, путем использования конфликтов в Южной Осетии и Абхазии. Грузинские аналитики широко цитировали якобы подготовленные по заказу МИД РФ в 1997 году предложения политологов К. Затулина и А. Миграняна по управлению постсоветским пространством путем манипулирования конфликтами на его территории , но не замечали повторяющийся 20 лет рефрен российского руководства о приверженности принципам территориальной целостности и нерушимости международно-признанных границ на пространстве СНГ как главном условии международной безопасности и сотрудничества.
Используя существовавшие в грузинском обществе стереотипы, правительство М. Саакашвили целенаправленно насаждало искаженное представление об общей истории Грузии и России на основе перенесения на прошлое моделей современной либеральной демократии. Политическая линия Тбилиси, которая была следствием концепции «российской оккупации», не только усугубляла разногласия с Москвой, но и рождала неверное понимание о мотивах политики Сухуми и Цхинвали. Выводя за скобки вопрос о доле вины грузинского руководства начала 1990-х годов в развязывании конфликтов в Южной Осетии и Абхазии, правительство Саакашвили не могло дать верный ответ на вопрос о том, кто в глазах Сухуми и Цхинвали представляет основную угрозу безопасности и почему они не считают привлекательной идею евроатлантической интеграции.
Торпедирование политического процесса в рамках урегулирования сопровождалось широкой пропагандистской кампанией направленной на западного потребителя. Переговорная тактика грузинской дипломатии в правление «Единого национального движения» состояла во внедрении в процесс наблюдателей со стороны США или ЕС и стремлении использовать давление с их стороны для принуждения партнера принять условия Грузии. При этом от внимания Тбилиси укрывалось то обстоятельство, что наблюдательная миссия не гарантировала глубокой вовлеченности западных государств в переговорный процесс. Признавая правоту Грузии в конфликте с Россией, страны ЕС, по сути, дистанцировались от проблемы урегулирования, отказываясь пойти дальше и добиваться от уступок Москвы. И хотя М. Саакашвили хвалился успехом, в действительности это было политическое поражение, которое закрепляло «статус кво». Это тревожное обстоятельство побудило пришедшие к власти в Грузии в 2012 году оппозиционные силы к пересмотру основ политики «реинтеграции» на новой основе.
Было осознано, что продолжающаяся с 2006 года обструкция переговорного процесса с правительствами Южной Осетии и Абхазии в долгосрочной перспективе вредит интересам Грузии. Среди участников коалиции «Грузинская мечта» распространилось мнение, что если в течение 10 лет Тбилиси не предложит Цхинвали и Сухуми разумный проект реинтеграции, то будут созданы условия для рассмотрения международным сообществом (прежде всего в ЕС) вопроса о легализации Абхазии как части «Черноморского региона». Также вспомнили, что военное присутствие России на территории Грузия воспринималось более или менее болезненно в зависимости от состояния двусторонних отношений. Тема «оккупации» не поднималась до 2004 года, когда российские войска находились в Сухуми, в Цхинвали, в Батуми и в Ахалкалаки. Ряд аналитиков напрямую стал упрекать руководство «Единого национального движения» в упущенных возможностях к примирению, ведь накануне операции Грузии в Южной Осетии летом 2004 года Цхинвали во многом был готов фактически вернуться под юрисдикцию Тбилиси.
Груз накопленных в 1990-е годы стереотипов в купе с деятельной антироссийской пропагандой правительства М. Саакашвили существенно повлияли на оценки событий августа 2008 года. Лидер «Грузинской мечты» и новый премьер-министр Грузии Б. Иванишвили объяснял действия России в грузино-югоосетинском конфликте стратегической задачей Москвы «перейти через Кавказ» . Даже признавая инициатором конфликта правительство М. Саакашвили, лишь меньшинство грузинского истеблишмента было готово услышать позицию России, сформулированную Д.А. Медведевым: «мы вынуждены … признать международную правосубъектность [Абхазии и Южной Осетии], для того чтобы их защитить».
Примечательно, что в принципе Москва не исключает вероятность постановки вопроса о воссоединении Грузии в ее довоенных границах (например, в форме конфедерации) при условии, что на это будет воля осетин и абхазов. Ряд высказываний занимавшего в тот период пост президента России Д.А. Медведева прямо свидетельствует об этом . В интервью телеканалам “Russia Today”, «ПИК ТВ» и радиостанции «Эхо Москвы» в августе 2011 года Медведев обрисовал вариант возможного развития событий следующим образом: «Что касается будущего…, то его не знает никто. Я буду очень рад, если, скажем, руководство Грузии, руководство Абхазии и Южной Осетии сядут за стол переговоров и будут думать о том, как они будут жить дальше, как в регионе будет обеспечиваться мир и правопорядок, какова судьба очень близких народов, что они могут потенциально когда-нибудь создать. Это их дело. И если когда-нибудь до этого дойдёт, я буду счастлив, Россия этому никогда препятствовать не будет» .
Судя по высказываниям представителей «Грузинской мечты» руководство движения признает то обстоятельство, что национально-государственные проекты в Абхазии и Южной Осетии опираются на реальную поддержку абхазов и осетин и не являются недоразумением, вызванным ошибками прошлых лет, которые легко исправить, если Грузия станет демократичной и процветающей . Это побуждает правительство Б. Иванишвили всерьез прорабатывать возможности возобновления прямого диалога с властями де факто республик.
В нормализации отношений с Тбилиси также заинтересовано руководство Абхазии и Южной Осетии. Во-первых, нынешнее состояние отношений между Россией и Грузией, Грузией и Абхазией, Грузией и Южной Осетией мешает создать прочную правовую основу для поддержания мира. Во-вторых, грузинское население Абхазии, а особенно Южной Осетии страдает из-за неопределенности правового статуса и жесткого режима пересечения границ, и в этом одна из причин трудностей в интеграции обществ двух новых независимых государств и формирования в них устойчивых демократических политических режимов. В-третьих, в практическом плане обе республики много теряют от того, что напряженность и неопределенность в отношениях с Грузией препятствует широкому использованию их транзитного потенциала.
В-четвертых, постепенная «десекьюритизация» отношений позволила бы поставить вопрос о возобновлении социально-экономических связей между сторонами. Оптимистичная перспектива могла бы состоять в формировании общего пространства перемещения людей, товаров, капитала и услуг между Грузией, Абхазией и Южной Осетией при необходимом участии России. Возобновление железнодорожного и иного транспортного сообщения в регионе не только стало бы символом нормализации отношении, но и позволило бы начать восстановление социальных связей между сторонами. Переговоры по возобновлению железнодорожного сообщения между Грузией и Абхазией стали бы новым форматом грузино-абхазского взаимодействия, не связанным с наследием конфликта 2008 года, как связан с ним процесс переговоров в Женеве. Политический процесс такого рода был бы не менее значим, чем результат.
Андрей Сушенцов,
Старший преподаватель МГИМО (У) МИД России
Москва (РФ)
