Юрин Александр Николаевич
степень магистра в Восточно- Европейских исследованиях.
Исследователь при Университете Объединённых Наций в сравнительной региональной интеграции
Nicht Armeen, nicht Krieg, nicht Zwang – sondern das Wort kann den Lauf der Dinge prägen.[1]
Франк—Вальтер Штайнмайер
Как говорить о социальных конфликтах? Как построить диалог между различными сторонами конфликта? Как выстроить исследовательскую позицию по отношению к тому или иному конфликту? Эти и многие другие вопросы стоят не только перед исследователями в области конфликтологии, но и перед теми, кто занимается трансформацией конфликтов и выстраиванием мирных взаимоотношений в постконфликтных зонах.
Одним из наиболее распространенных способов говорения о конфликтах является попытка построить внутридисциплинарный подход к тому или иному конфликту, при котором в фокус рассмотрения попадают те или иные аспекты конфликта: экономические, политические, нормативно-правовые, социальные и т.д. Однако такой подход редко является продуктивным, в силу того, что говорение о конфликтах практически никогда не реализуется в рамках какого-то одного типа дискурса: исторического, политического, экономического, нормативно-правового или какого-либо другого. Даже доклады в узконаправленных панелях научных конференций всегда представляют собой коллаж из лоскутов и заплаток различных типов дискурсов. Едва ли можно себе представить ситуацию, когда диалог на тему социального конфликта смог бы удержаться в рамках, например, нормативно-правового дискурса, без построения исторических ретроспектив и аналогий. В этом случае факт юридический вступает во взаимосвязь с фактом историческим.
Безусловно, одним из доминирующих дискурсов в говорении о социальных конфликтах является исторический дискурс. Помещая тот или иной социальный конфликт в фокус своего исследования, неизбежно приходится освещать время, место и связь событий, конституирующих его. Без таких исторических экскурсов в той или иной форме, пожалуй, не обходится ни одна исследовательская работа. При этом очень часто понимание истории и ее назначения происходит в духе Леопольда фон Ранке, при котором история должна показать «как все происходило на самом деле».
Но в случае с социальными конфликтами история перестает быть надежным союзником, так как предстает в виде двух или более конкурирующих исторических нарративов, которые очень часто оформляются в официальную историю (official history) государств или государственных образований, которые возникают в результате конфликтогенеза. Иными словами, происходит регресс от истории к историям.
Исторические нарративы всегда построены на понятиях, которые по-разному конституируют не только структуру самого нарратива, но и социально-политическую реальность, которая существует благодаря этим понятиям. Об этой очень важной функции понятий писал Райнхарт Козеллек: «Но стать действующим политическим сообществом (Handlungseinheit), «мы-группа» может лишь благодаря понятиям, которые являются больше чем просто обозначением или наименованием. Политическое или социальное сообщество конструирует себя в первую очередь через понятия, силой которых оно ограничивает себя, а также отграничивает других, это так же значит, что силой понятий оно себя определяет… Понятие, употребленное в этом смысле, не просто индицирует сообщества (Handlungseinheit), оно образует их и творит. Оно является не просто индикатором, но и фактором политической или социальной группы»[2].
Разворачиваясь преимущественно в социально-политической реальности, конфликты всегда строятся на различных позициях в отношении одних и тех же событий или же акторов. Поэтому наиболее продуктивным подходом к рассмотрению конфликтов представляется тот, в фокусе говорения которого, находились бы не события, а позиции.
От событий к позициям
Такая смена фокуса помогла бы с одной стороны отойти от вопроса о том «как все происходило на самом деле», ответ на который чаще всего является предметом убеждений, а не научным фактом, а с другой стороны создать такую перспективу, в которой бы просматривались различные мнения и различные типы аргументации. Этот подход представляется более продуктивным не только с точки зрения отправной исследовательской позиции, но и с точки зрения построения диалога между конфликтующими сторонами.Кроме того, он не ограничен той или иной дисциплинарной рамкой, представляя собой метадисциплинарный подход, в котором дисциплинарность представлена в качестве различных типов дискурсов, применяемых по отношению к конфликтам.
Позиционная теория
Новые горизонты в этом направлении открывает позиционная теория (positioningtheory), активно развиваемая целым рядом исследователей из различных стран мира и представляющих разные области научного знания, среди которых: R. Harre (1990;1999;), L. VanLangenhove (1991;1993;1994;1999), F.M. Moghaddam (1999;2009;2003;), N. Lee (1999), L. Berman (1999) и многие другие.
Ядро этой теории опирается на социальный конструкционизм и «нарративный поворот» в социальных науках в частности. Такой подход предполагает, что социальная и политическая реальность не является предзаданной, а, напротив, конструируется людьми, и важнейшую роль в этом процессе играет язык. Самое общее понимание позиционной теории, может быть сформулировано следующим образом: «Позиционная теория прежде всего о том, как люди используют слова (и дискурсы всех типов), для того чтобы определить свои позиции (locate) и позиции других».[3] Следовательно, разница категориального аппарата, смена дискурсов, переведение понятий из одного дискурсивного поля в другое, с точки зрения позиционной теории не являются проблемой, а скорее ключом к пониманию того, как формируются позиции. Такой подход уже в процессе развития конфликта позволяет изучать трансформацию социально-политического ландшафта и изменение позиций акторов. В то же время он не предполагает отрицания наличия «реальных» действий, но лишь переводит фокус рассмотрения в социально-политический регистр, где эти действия впервые обретают смысл: «Безусловно, продолжающаяся война в Ираке включает в себя реальные танки, военную авиацию, пули, взрывы террористов-смертников, сотни тысяч убитых и раненых, но как все конфликты, боевые действия разворачиваются в рамках нарративов и обретают свое значение через дискурсы различных типов».[4]
Таким образом, действия, позиции и нарративные конструкции являются неразрывно связанными, и в позиционной теории представлены в качестве следующей триады:
Position
Act-action Storyline[5]
Однако нарративы в отношении развивающихся конфликтов очень часто являются конструкциями открытого типа, не завершенными, в которых наблюдается высокая динамика нарративных элементов. Кроме того, количество нарративов, связанных с тем или иным социальным конфликтом может быть слишком велико, чтобы провести позиционный анализ. Но как мы уже успели отметить, уже на самых ранних этапах формирования конфликта и говорения о нем, присутствуют такие дискурсивные элементы, как понятия. Иными словами, уже в начальной стадии развития конфликта, можно проследить формирование позиций в зависимости от того, какие понятия используются сторонами в отношении событий и в отношении друг друга.
Достаточно показательным является формирование понятийной базы в рамках продолжающегося конфликта на Украине, где позиции сторон, их аргументация и действия строятся, опираясь на следующие концептуальные (понятийные) оппозиции:
-Революция Достоинства (Евромайдан) – Антиконституционный захват власти (государственный переворот);
-Воссоединение Республики Крым и Российской Федерации – Аннексия Крыма;
-Антитеррористическая операция – Карательная операция;
-ДНР и ЛНР – Террористические организации;
— и многие другие.
Так, уже на примере концептуальной оппозиции «Революция Достоинства – Антиконституционный захват власти» видно формирование того смыслового поля и тех типов дискурса, которые будут вовлечены в дальнейшее построение аргументации, как в отношении этого события, так и в отношении остальных, которые будут нарративно связаны с ним. Концепт «Революция достоинства» активирует революционную, патриотическую риторику, связанную с гражданской справедливостью, которая противопоставлена нормативно-правовому дискурсу, связанному с понятием «государственный переворот».
Рассматривая события на Майдане как государственный переворот, открывается новое смысловое поле, преимущественно связанное с нормативно-правовым дискурсом и вопросами легитимности, что будет использовано при построении позиции в отношении следующих событий: «Воссоединение Республики Крым и Российской Федерации» — «Аннексия Крыма», в котором право народов на самоопределение, которым воспользовались жители Крыма будет не только легитимным, но необходимым. Развитие этой аргументации было озвучено Виталием Чуркиным следующим образом: «…применительно к Крыму такой случай, очевидно, возник в результате правового вакуума, появившегося в результате неконституционного вооруженного государственного переворота, осуществленного в Киеве национал-радикалами в феврале 2014 г., как и прямых угроз со стороны последних навести «свой порядок» на территории всей Украины».[6]
Выбирая то или иное понятие в отношении своих действий, мы всегда как открываем определенные возможности для действий с одной стороны, так и ограничиваем таким образом это самое действие.Так, например, проводя «Антитеррористическую операцию» на юго-востоке страны, украинские власти с одной стороны открывают для себя целый ряд возможностей для решения конфликта силовым путем, вплоть до привлечения иностранной военной силы, что предусмотрено законодательством. Кроме того, такая позиция позволяет удержать конфликт на национальном (государственном уровне), не позиционируя его как международный или же межэтнический. При таком позиционировании происходит попытка лишить другую сторону социально-политической субъектности, рассматривая юго-восток Украины или же Донбасс – лишь как зону АТО. Кроме того, отсюда следует целый ряд импликаций: во время антитеррористических операций не бывает военных преступлений, не бывает военнопленных, следовательно, на них не распространяются Гаагские конвенции, вынужденные переселенцы не могут получить статус беженцев в других странах, так как их переселение не связано с военными действиями и многое другое. С другой стороны, такая позиция чрезвычайно усложняет решение конфликта дипломатическим путем, так как предполагает переговоры и соглашения правительства и «террористов».
Рассматривая понятия как факторы социально-политической реальности стоит отметить, что они не являются жестко привязанным к одному конкретному типу дискурса и могут мигрировать из одного дискурса в другой, меняя тем самым позиции сторон. Одним из примеров может служить изменение дискурсивного положения понятия «сепаратист». Первоначально понятие «сепаратист» принадлежало преимущественно публичному дискурсу в Украине и медиа дискурсу западных СМИ. Это понятие служило своеобразным тэгом для жителей юго-востока Украины, характеризуя их политическую позицию. Однако будучи закрепленным за определенной социально-политической группой, это понятие не было юридическим термином вплоть до 19 июля 2014 года, когда был принят закон о внесении изменения в уголовный кодекс Украины № 1533-VII, в следствие чего происходит криминализация не только понятия, но и той социально-политической группы, в отношении которой применяется это понятие.
Украинский кризис дает достаточно богатый демонстрационный материал для того, чтобы показать, как те или иные понятия по-разному конструируют ту или иную «мы-группу», то как они не просто ее «обозначают», а «творят» ее. Одним из таких примеров может служить социально-политическая трансформация «мы-группы» выраженной в следующих понятиях:
«Жители Луганской и Донецкой областей» → «Донбасс» → «ЛНР и ДНР» → «Новороссия»
Каждое из понятий локализует эту группу либо как административные единицы Украины, либо как регион со своими социокультурными особенностями, либо как непризнанные независимые республики, или же как культурно-историческая область Российской империи. Из чего видно, что каждое понятие предполагает принципиально разного социально-политического субъекта, в отношении с которым выстраиваются принципиально разные взаимосвязи. Изменение категорий, согласно Пьеру Бурдье, является одним из основных способов изменения социальной реальности и, именно, категории становятся «ставками» в политической борьбе за ее сохранение или изменение.[7]
Делая понятия, а вместе с ними позиции и социально-политические действия объектом исследования, открывается возможность проследить динамику тех социально-политических изменений, которые происходят во время конфликта. Позиционный анализ позволил бы маркировать самые спорные и значимые точки, расхождения позиций, а также обозначить основные стратегические поля, на которых конфликт развивается. Глубокий и детальный анализ узловых понятий конфликтов позволяет выстроить новую, междисциплинарную перспективу в отношении многих социальных конфликтов. Построение такой концептуальной карты делает возможным не только изучение конфликтов, но и выработку как инструментов, так и дорожных карт для их трансформации.
_______________________________
Список литературы:
Harré, H. Rom with Grant Gillet. The discursive mind. London: Sage 1994
Harré, H. Rom, &Moghaddam, F.,ed. The Self and Others. Westport, CT: Praeger, 2004
Harré, H. Rom, &Moghaddam, F.M., ed. Words of Conflict, Words of War. Santa Barbara, CA: Praeger, 2010
Harré, H. Rom, & van Langenhove, L. van, ed. Positioning Theory. Oxford, GB: Blackwell, 1998.
Harré, H. Rom, Moghaddam, F.M., & Lee, N.P., ed. Global Conflict Resolution through Positioning Analysis. New York, NY: Springer, 2008.
James, M. Positioning Theory and Strategic Communications: A new approach to public relations research and practice.London: Routledge 2014
Reinhart Koselleck Vergangene Zukunft: zur Semantik geschichtlicher Zeiten. Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1979
Van LangenhoveLuk (ed.) People and Societies. London: Routledge, 2010
Бурдье, Пьер Социология социального пространства / Пер. с франц.; отв. ред. перевода Н. А. Шматко. — М. : Институт экспериментальной социологии; СПб. : Алетейя 2007 – 288 с.
Йоргенсен, Марианне В., Филлипс, Луиза Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / пер. с англ. — 2-е изд., испр. — Х.: Изд-во «Гуманитарный центр», 2008
[1] Ни армии, ни война, нинасилие, но только слово может определить ход вещей.
[2]Перевод автора: [Aber zu einer politisch wirksamen Handlungseinheit kann eine „Wir-Gruppe“ erst durch Begriffe werden, die mehr in sich enthalten als eine bloße Bezeichnung oder Benennung. Eine politische oder soziale Handlungseinheit konstruiert sich erst durch Begriffe, kraft derer sie sich eingrenzt und damit andere ausgrenzt, und d.h. kraft derer sie sich bestimmt… Ein Begriff in diesem hier verwendeten Sinne indiziert nicht nur Handlungseinheiten, er prägt und schafft sie auch. Er ist nicht nur Indikator, sondern auch Faktor politischer oder sozialer Gruppen]Цитатапо:Reinhart Koselleck. Vergangene Zukunft: zur Semantik geschichtlicher Zeiten. Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1979 S. 108
[3]Перевод автора. [Positioning theory is about how people use words (and discourse of all types) to locate themselves and others.] Цитатапо:Moghaddam, F. M &Harre, R.Words of conflict, words of war: how the language we use in political processes sparks fighting. Praeger 2010 p. 2
[4]Перевод автора. [Of course, the continuing war in Iraq involves real tanks, aircraft, bullets, suicide bombings, and hundreds of thousands of deaths and serious casualties, but like all conflicts the fighting take place in a narrative framework and is ascribed meaning through discourse of various types.]Цитатапо: Moghaddam, F. M., Harre, R., & Lee, N. Global Conflict Resolution through Positioning Analysis. New York, NY: Springer.2007 p.1
[5]Harré, H. Rom, & van Langenhove, L. van, ed. Positioning Theory.Oxford, GB: Blackwell, 1998 p.6
[6] Доступно в режиме: http://www.un.org/russian/news/story.asp?NewsID=21310#.VnbPVfmLQgs
[7]Бурдье, Пьер Социология социального пространства / Пер. с франц.; отв. ред. перевода Н. А. Шматко. — М. : Институт экспериментальной социологии;СПб. : Алетейя, 2007 С. 23
