30 декабря 1999 года В.В. Путин обнародовал статью «Россия на рубеже тысячелетий», обозначившую коренной перелом в исторической политике государства. В ней премьер-министр предельно четко определил главную проблему современной России: «Глубокий идейный и политический раскол в обществе?» (1). Преодоление кризиса виделось в реализации «новой российской идеи», «органически» соединяющей «общечеловеческие ценности с исконными российскими» (2). К «традиционным ценностям», призванными стать «опорными точками консолидации» сограждан В.В. Путин отнес следующие: «Патриотизм… Державность… Государственничество… Социальная солидарность» (3).
Особо подчеркивалось, что автор статьи «против восстановления… официальной идеологии в любой форме» поскольку «там, где есть государственная идеология как нечто официально благословляемое и поддерживаемое государством, там, строго говоря, практически не остается места для интеллектуальной и духовной свободы, идейного плюрализма, свободы печати» (4).
Последовательный и жесткий курс Президента РФ (с марта 2000 года) В.В. Путина во внутренней политике по восстановлению дееспособности государства (контртеррористическая операция в Чечне и приграничных регионах Северного Кавказа, реформы конституционно-политической системы, восстановление государственного контроля над СМИ и т.д.) сопровождался напряженным поиском символов национальной гражданской идентичности. Утверждение (с 2000 года) новых государственных символов – гимна, герба и флага, восстановление Красного знамени и Красной звезды в качестве символов российской армии, лишь частично решало данную задачу. Коллективное сознание, и это подтверждают результаты многочисленных социологических исследований (5), реагирует на самые сильные стимулы. Крупнейшим событием XX века, активно присутствующим в массовом историческом сознании современных россиян, неизменно остается Победа в Великой Отечественной войне (6). После волн демифологизации нации (7) с конца 1980-х годов (в терминологии К. Хюбнера) праздник 9 мая остался фактически единственной позитивной опорной точкой общественного самосознания. Концентрируя вокруг себя социальную ностальгию о советском общественном строе, образе жизни, идеалах и т.п., он тем самым воссоздавал post factum сталинский патриотический миф о «превосходстве советской социалистической системы над капиталистической системой» (8), усилил легитимацию современной российской государственности – правопреемницы СССР. Данное обстоятельство, в конечно счете, предопределило идеологическое содержание правительственных мер по социальному конструированию. Вместе с тем, очевидная важность памяти о войне для построения новейшей российской идентичности, в силу своей амбивалентности, несет в себе колоссальный деструктивный потенциал. Победа, завоеванная столь дорогой ценой, не только освободила страну от нацистского нашествия, но также способствовала усилению сталинского режима.
Важным следствием разворачивающегося культа «Великой Победы» следует признать преломление взаимоотношений Российской Федерации с Западом: история Второй мировой войны несёт возможность такой интерпретации, когда Советский Союз выступает в центре борьбы за подлинно европейские ценности против варварства, вышедшего из самого сердца европейского континента.
Это соответствующим образом отразилось во взаимоотношениях с бывшими союзными республиками: странами Балтии, Украиной и Грузией, а также со странами-участницами Варшавского договора, в первую очередь с Польшей, власти и национальная историография которых в совершенно новом свете представили жизнь в условиях немецкой оккупации во время Второй мировой войны и бремя повторной сталинизации.
И.В.Сталин рассматривал национально-освободительную борьбу советских граждан как проявление предательства. Понятие «коллаборационизм» приобрело негативный смысл уже в годы войны. Обозначенный им образ доморощенных фашистов, наемников и предателей продержался вплоть до настоящего времени в советской/российской историографии, что неудивительно – в течение полувека его всячески эксплуатировала советская пропаганда. Изыскания новейшей историографии стран Центральной и Восточной Европы, Южного Кавказа, представили, однако, дифференцированную картину. Критика застарелых советских штампов вызвала острые общественно-политические дискуссии, на волне которых В.В. Путин отверг любые попытки переписать историю Второй мировой войны.
Послание Федеральному Собранию от 25 апреля 2005 года в полной мере отображает взгляды Президента В.В. Путина по ряду «принципиальных идеологических и политических вопросов» (9). Главными среди них названы «активные идеологические дискуссии», «разговоры о свободе и демократии» вокруг «идущих в России объективно непростых процессов»:
«Напомню, как зарождалась новейшая российская история. Прежде всего следует признать, что крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века. Эпидемия распада к тому же перекинулась на саму Россию… Целостность страны оказалась нарушена террористической интервенцией и последовавшей хасавюртовской капитуляцией. Многие тогда думали, многим тогда казалось, что наша молодая демократия является не продолжением российской государственности, а ее окончательным крахом, является затянувшейся агонией советской системы. Те, кто так думал – ошиблись… 9 мая, мы будем праздновать 60-летие Великой Победы. Этот день по праву можно считать днем торжества цивилизации над фашизмом. Общая Победа позволила отстоять принципы свободы, независимости, равенства всех людей и народов. Для нас очевидно, что Победа была достигнута не только силой оружия, но и силой духа всех народов, объединенных в то время в союзном государстве» (10).
Однако поток, прорвавший плотину, российским властям все сложнее и сложнее сдерживать. Так, несмотря на многократные акции протеста, продолжается снос советских памятников и попытки реабилитации руководителей и участников антисоветских восстаний: «Музей советской оккупации» открылся в Риге, Тбилиси (2005) , Киеве (2007), «Дом террора» – в Будапеште, «Музей Варшавского восстания» – в Варшаве. В центре исторического нарратива вообще и музейных экспозиций в особенности оказывается мартирология и образ врага, который, как правило, ассоциируется с современной внутриполитической конфигурацией и международным положением. Подобные дискуссии уже сами по себе являются достаточным сигналом российскому руководству о необходимости обобщить изменившуюся идеологическую ситуацию, задать самим себе вопрос, не является ли подобный подход к изображению Второй мировой войны слишком односторонним. Но ничего подобного мы не наблюдаем. Наоборот, российско-грузинский конфликт августа 2008 года, достаточно свидетельствует о том, на какие коннотации к современным событиям способна российская проправительственная журналистика.
Речь вновь избранного Президента РФ В.В. Путина на военном параде, прошедшем на Красной площади 9 мая 2012 года, в предельно артикулированной форме отображает полную приверженность советскому идеологическому наследию: «У нас есть великое моральное право – принципиально и настойчиво отстаивать свои позиции, потому что именно наша страна приняла на себя главный удар нацизма, встретила его героическим сопротивлением, прошла через тяжелейшие испытания, определила сам исход той войны, сокрушила врага и принесла освобождение народам всего мира. В этой победе и мощная опора для молодых поколений, которые должны знать и помнить, что они – наследники победителей, истинных солдат свободы» (11).
Вместе с тем, внутри страны реабилитация сталинизма, обращение к мобилизационным символам советского тоталитаризма, неизбежно приводит, не может не приводить, к расширению дезинтеграционных процессов.
Распад новейшей российской идентичности наглядно проявляется уже тем обстоятельством, что предпринимаются многочисленные попытки подмены идеологического содержания крупнейшего национального праздника – Дня Победы символами этнической и региональной идентичности. Так, например, в 2002 году, празднование 9 мая в Казани бюрократическими элитами Республики Татарстан проведено таким образом, что центральным местом празднования выступил вклад в Победу советских солдат Татарстана. Та же символическая подмена прослеживается и на празднованиях Дня Победы в регионах Северного Кавказа, где отчетливо проявляется стремление ряда руководителей показать вклад в Победу титульных народов своих регионов. Среди патриотической риторики явственно слышится намерение решить насущные политические задачи, и в первую очередь, нормализовать межэтнические отношения. Образ общего советского прошлого в общественном сознании народов Северного Кавказа стремительно распадается, обнажая застарелые национальные обиды и взаимные претензии. Приостановить этот процесс, по мысли федерального Центра и региональных властей, возможно опираясь на символ 9 мая. Однако возлагать на День Победы надежды на формирование гражданской идентичности имеет смысл только тогда, когда он станет общероссийским днем поминовения, печальной памяти о погибших и человеческих страданиях. Но до сих пор мы видим обратное, 9 мая это именно День Победы, торжества советской армии над гитлеровской Германией.
Торжества по случаю Дня Победы на Северном Кавказе по пышности приближаются к столичным, включая и военные парады (например, в Краснодаре, Владикавказе и Черкесске) (12). Региональные северокавказские лидеры, солидаризируясь с В.В. Путиным, затрагивая в своих выступлениях вопросы исторической политики, резко осуждают попытки «переписать историю Второй мировой войны» (13) (Т.З. Мамсуров), «сделать освободителя – оккупантом, героя-партизана – преступником» (14) (А.Н. Ткачев) и т.п. Соответственно, тема сталинских преступлений в годы войны, гуманитарной цены Победы полностью вытеснены из исторической памяти. Как в центре, так и в северокавказском регионе празднование 9 мая не омрачается воспоминаниями о жертвах сталинизма. День Победы и поминовение жертв сталинских депортаций (актуальные исключительно для переживших эту трагедию) искусственно разделены, разнесены в общественном сознании.
Массовое историческое сознание народов Северного Кавказа крайне медленно расстается с советскими стереотипами: в столицах и малых городах национальных республик до сих пор стоят памятники В.И. Ленину (в Нальчике памятник «вождю мирового пролетариата» восстановлен в 2002 году (15), в Моздоке – в 2012 году (16)), значительная часть населения, в том числе представители репрессированных народов, все ещё воспринимают И.В. Сталина как выдающегося государственника и гениального полководца (в современной Северной Осетии мы наблюдаем неослабевающую популярность И.В. Сталина: только в постсоветский период «вождю народов» установлены памятники во Владикавказе, Моздоке, Беслане и других населенных пунктах (17), что во многом обусловлено широким распространением в осетинской среде предания об осетинском происхождении И.В. Сталина). Вместе с тем, курируемая правительством новейшая российская историография до сих пор не в состоянии предложить конструктивных предложений для преодоления развернувшейся еще с начала 1990-х годов «войны историографий» на Северном Кавказе: разнохарактерных этноцентристских обоснований взаимных территориальных претензий (18).
Среди значительной части молодежи Северного Кавказа разрешение травматического опыта депортации и освобождения от чувства вины происходит на основе осмысления советского прошлого в рамках салафитского мировоззрения. Отнюдь не случайно, что процесс перехода важного советского символа – 9 мая, в основополагающую мифологему новейшей российской идентичности, привлек пристальное внимание идеологов «Имарата Кавказ». На салафитских сайтах и форумах развернута дискуссия о греховности для мусульман какого-либо участия в праздновании Дня победы, отказе от георгиевской ленточки – «символе креста и оккупации» (19) и т.п.
С середины 2000-х годов российские власти перешли к конкретным мерам в области исторической политики. Идеологический поворот российского правительства к сталинизму актуализировал в историческом сознании современных россиян образ «внутреннего врага», что самой собой, неизбежно реанимировало тему «предательства» репрессированных советским режимом горцев Северного Кавказа. Многочисленные публикации в СМИ и Рунете, затрагивающие вопросы Второй мировой войны, навязывают общественному мнению вопрос: «Сталинские депортации – преступный произвол или справедливое возмездие?». На волне растущего в российском обществе расизма и ксенофобии обывателю подсказывается соответствующий ответ – «справедливое возмездие» (20). Развивая идеологическое наступление, российские федеральные власти существенно модифицируют систему патриотического воспитания в школьной и вузовской среде. Изменения, главным образом, коснулись корректировки содержания действующих школьных учебников по российской истории XX века в соответствие с идеологическим курсом российских властей.
Следует упомянуть, что некоторые учебники, опубликованные в 1990-е годы, уже содержали попытки оправдания преступлений сталинского режима. Так, в вузовском учебнике «История России» Ш.М. Мунчаева и В.М. Устинова при изложении материала о причинах депортации народов Северного Кавказа, сообщалось, что данная мера была справедлива в отношении карачаевцев, «народа-отщепенца», заслужившего эту участь многочисленными военными преступлениями своих коллаборантов (21). Резко негативная реакция балкарской и карачаевской общественности на подобные утверждения (22), сопровождалось обращением в Министерство образования РФ и в Верховный суд РФ. В результате, при последующих переизданиях своего учебника, Ш.М. Мунчаев и В.М. Устинов отказались от идеи этнической идентификации коллаборантов Северного Кавказа (23).
Авторский коллектив, собранный в середине 2000-х годов Вдовиным, Даниловым и Филипповым для подготовки учебных пособий: «История России. 1900–1945» и «История России. 1945–2007» никак не учел опыт своих коллег. Декларируемая дидактическая цель пособий – «воспитание гражданина», текстуально – обращенный в прошлое дискурс современной правящей элиты, вульгарно воспроизводящий (за вычетом коммунистической идеологии) советский нарратив 1960–1980-х годов: дескать, перегибы и преступления совершались, но были неизбежны во вражеском окружении и в условиях мобилизации, они оправданы модернизационными успехами страны, без которых Победа была бы немыслима. Изложение материала о депортации народов в годы Великой Отечественной войны воспроизводит сталинские мифологемы, с огульным обвинением в предательстве, «повышенной готовностью к пособничеству оккупантам» целых народов, фактически оправдывая преступления сталинизма:
«Трагическим наследием Великой Отечественной войны стала депортация в Казахстан, Сибирь и другие восточные районы населения из ряда национальных регионов. Причиной выселения одних была повышенная готовность к пособничеству оккупантам или подозрения в этом (ингерманландцы, финны и немцы в 1941г.; карачаевцы и калмыки, 1943; чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары, 1944 г.)» (24).
В учебном пособии не упоминается и правовая оценка, которая дана сталинским депортациям в законодательстве РФ, где они прямо названы преступлением. Совершенно очевидно, что подобная трактовка событий Второй мировой войны вызвала резко негативную реакцию со стороны властей и интеллигенции депортированных народов Северного Кавказа, в первую очередь вайнахов. Развернувшаяся общественно-политическая дискуссия по делу Вдовина и Барсенкова выявила с одной стороны, бесперспективность попыток внедрения в массовое историческое сознание народов Северного Кавказа идеологем советского тоталитарного государства, а с другой наглядно продемонстрировала границы политического влияния Центра на региональные северокавказские элиты, и соответственно, обозначила перспективы идеологического наступления российских властей.
Совершенно очевидно, что процесс формирования новейшей российской идентичности на основе идеологических символов советского тоталитарного наследия заведомо невозможен. По-существу, это попытка построить катапульту по чертежам ракеты. Российские власти, фактически ведут арьергардные бои, когда пытаются законодательным путем закрыть всякую возможность иной, отличной от советской историографии, интерпретации событий Второй мировой войны (предложение С. Шойгу о необходимости принятия закона об уголовной ответственности за «неправильные» высказывания о Второй мировой войне и роли в ней СССР (2009), скандальный циркуляр директора Института этнологии и антропологии РАН В. Тишкова с требованием выявить историко-культурные фальсификации (2009), скоропостижная кончина инициированной Президентом РФ Д.А. Медведевым комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России).
Сакрализация Победы в путинской России, основанная на мифологемах сталинизма, канонизации языка войны, публичное забвение преступлений советского тоталитарного государства, ведет к вытеснению травматических событий Второй мировой войны из коллективной памяти и неуклонному росту агрессивности в обществе. Последствия «непроработанного» и осмысленного травматического опыта, проявляются в вытеснении любых сложных представлений из общественного сознания, способности к гражданскому взаимодействию. Нормой современной России, и случай с Северным Кавказом иллюстрирует это особенно наглядно, становится неспособность к пониманию или даже к учету точки зрения «другого». Сужение межэтнического диалога в северокавказском обществе, актуализация и политизация травматического опыта депортации в историческом сознании (незавершенный осетино-ингушский конфликт, вопросы территориальной реабилитации балкарцев и карачаевцев и т.д.) на фоне расширяющейся религиозной войны – прямое следствие «непроработанности» тяжелого наследия Второй мировой войны.
Джамал Рахаев
1. Путин В.В. Россия на рубеже тысячелетий // Независимая газета. 1999 г. 30 декабря. http://www.ng.ru/politics/1999-12-30/4_millenium.html
2. Там же.
3. Там же.
4. Там же.
5. Бергер. П., Лукман. Т. «Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания». М., 1995.
6. Данные массовых опросов выступают одним из индикаторов этого. В 1989 г. победу в войне считали самым значимым событием для России XX в. 77%, в 1994 г. – 73%, а в 1999 г. – 85%. См. Гудков Л.Д. Победа в войне: к социологии одного национального символа. // Гудков Л.Д. Негативная идентичность. М., 2004. С. 21. См. также: Горшков М.К. Российское общество как оно есть: (опыт социологической диагностики). М., 2011; Дубин Б.В. Жить в России на рубеже столетий: Социологические очерки и разработки. М., 2007; Он же. Россия нулевых: политическая культура – историческая память – повседневная жизнь. М., 2011. С. 48.
7. Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996. С. 329.
8. Сталин И.В. Вопрос о строительстве социализма в СССР. VII расширенный пленум ИККИ 22 ноября – 16 декабря 1926 г. // Сталин И.В. Собр. соч. Т. 9. С. 26.
9. Послание Федеральному Собранию от 25 апреля 2005 г.
archive.kremlin.ru/appears/2005/04/25/1223_type63372type63374type82634_87049.shtml
10. Послание Федеральному Собранию от 25 апреля 2005 г.
archive.kremlin.ru/appears/2005/04/25/1223_type63372type63374type82634_87049.shtml
11. Речь Владимира Путина на военном параде на Красной площади в Москве // Российская газета. 10. 05. 2012 г. http://www.rg.ru/2012/05/10/putin-rech.html
12. См. например: http://azerros.ru/news/3125-torzhestva-po-sluchayu-dnya-pobedy-na-severnom-kavkaze.html ; http://www.livekuban.ru/node/470008 ; http://skfo.ru/news/2012/05/10/Vchera_v_Karachaevo-Cherkesii_proveli_prazdnichnyy_parad_Pobedy/
13. http://www.rso-a.ru/vlast/head/activity/detail.php?ID=11539
14. http://www.krasnodar-region.com/politic/86-politics/2602-tkachev-veterani.html
15. http://www.monulent.ru/monument.php?id=00000000089
16. http://skfonews.info/news/3174
17. См. например: http://hohag-lappu.livejournal.com/46813.html
18. Подробнее см.: Шнирельман В.А. Быть аланами. Интеллектуалы и политика на северном Кавказе в XX веке. М., 2006.
19. http://linchevat.ru/c-940098.wml
20. См. например: Пыхалов И.В. За что Сталин выселял народы? Сталинские депортации – преступный произвол или справедливое возмездие? М., 2008.
21. Мунчаев Ш. М., Устинов В. М. История России: Учебник для вузов. М., 1997. С. 375.
22. См. например: Абдуллаев Б. Первые шаги «Алана» // Карачаево-Балкарский мир. 1998. Май.
23. Мунчаев Ш. М., Устинов В. М. История России: Учебник для вузов. М., 2002. С. 424.
24. Барсенков А.С., Вдовин А.И. История России. 1917–2004. М., 2005. С. 363–364.
