ФАКТОРЫ НАСИЛЬСТВЕННОГО РЕЛИГИОЗНОГО ЭКСТРЕМИЗМА НА КАВКАЗЕ КАК РЕЗУЛЬТАТ КОНФЛИКТОВ В СИРИИ И ИРАКЕ: СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ, ГРУЗИЯ И АЗЕРБАЙДЖАН

Беннетт Клиффорд

Стажёр в «Кавказском Доме»

АННОТАЦИЯ

Религиозная радикализация, и в частности, растущая популярность движения салафитов-джихадистов, является основным фактором динамики безопасности для Кавказского региона в течение последних пятнадцати — двадцати лет. Со времен cопротивления на российском Северном Кавказе во время второй чеченской войны (1999 — 2001), и вплоть до текущих событий в связи с конфликтом в Сирии и увеличением влияния таких групп как Исламское Государство в Ираке и Сирии (ИГИЛ), влияние насильственного религиозного экстремизма в странах Кавказа является очевидным, но движущие им факторы до сих пор не были глубоко осмыслены. Кроме того, стимулы к участию в насильственных экстремистских движениях для отдельно взятых частных лиц из различных областей в пределах Кавказа могут различаться в зависимости от местного, регионального и национального контекста. Из-за различных политических, социальных и экономических условий как между странами Кавказа, так и внутри них, характер радикализации может значительно отличаться от одной области к другой.

В данной статье представлен краткий анализ динамики насильственного религиозного экстремизма в трех областях Кавказа: в российских республиках Северного Кавказа, в Грузии и в Азербайджане. В центре внимания статьи находятся факторы, которые возникли в последние годы, в частности конфликт в Сирии и в Ираке и возникновение ИГИЛ, и их влияние на ситуацию на Кавказе. В статье предоставлен обзор основных насильственных экстремистских движений в этих областях с помощью анализа двух тенденций: движения иностранных боевиков с Кавказа в Сирию и Ирак с целью присоединения к салафитам-джихадистам, и внутреннего религиозного конфликта между различными мусульманскими общинами в странах Кавказа. В итоге, статья констатирует сходства и различия между факторами и динамикой насильственного религиозного экстремизма в мусульманских общинах на Северном Кавказе, в Грузии и Азербайджане.

ВВЕДЕНИЕ

Определение таких понятий, как «радикализация» и «насильственный экстремизм» является предметом горячих дискуссий в научной литературе, а также в программных документах множества государств и международных организаций.¹ Во избежание недоразумений, в данной статье выделено одно экстремистское движение, для которого существует четкое представление о его целях, задачах и тактике. В то время, как понятие «салафизм» относится к международному движению внутри ислама, в котором подчеркивается приверженность к исламской вере в том виде, в каком она практиковалась первыми мусульманами (салаф-аль-салих), и ислам представляется как всеохватывающая система веры, которая управляет личной и общественной жизнью, а также правовой и политической сферами, салафизм-джихадизм, согласно Викторовичу (2006), относится к ветви этого движения, которая «поддерживает использование насилия для учреждения исламских государств».² Множество международных террористических организаций, в том числе Аль-Каида и ИГИЛ, включены в движение салафитов-джихадистов.³

Распространение салафитского движения, а также салафизма-джихадизма, из других частей мусульманского мира в страны Кавказа произошло путем двустороннего взаимодействия. После распада Советского Союза в начале 1990-х годов, молодые мусульмане с Кавказа получили возможность выезжать за границу (как правило, в Египет или Саудовскую Аравию) для изучения ислама; некоторые из этих студентов, возвращаясь в родные страны, привезли с собой идеологию салафизма.⁴ Кроме того, в 1990-е годы во время чеченских войн на Кавказ прибыло некоторое количество иностранных боевиков из различных мусульманских стран для того, чтобы оказать помощь повстанческому движению против Российской Федерации на Северном Кавказе. У многих из этих иностранных боевиков были глубокие связи с перспективными международными организациями салафитов-джихадистов, и идеология салафитов-джихадистов была представлена многим людям в регионе.⁵ По сравнению с имамами других мусульманских конфессий Кавказа, которым зачастую не хватает базовых знаний о принципах ислама из-за отсутствия религиозного образования в советский период, имамы-салафиты, прошедшие обучение в медресе на Среднем Востоке, были восприняты как заслуживающие гораздо большего доверия.⁶

Необходимо понимать, что не все салафиты обязательно поддерживают насилие как метод достижения исламской системы управления — таким образом, не все из них являются салафитами-джихадистами. Тем не менее, попытки местных органов власти представить всех салафитов (или «ваххабитов», согласно их терминологии) как изначально приверженцев насилия привели к маргинализации политических, но ненасильственных, организаций салафитов на Кавказе.⁷ Как описывается в последующих разделах, это создает ситуацию, когда мусульмане, которые чувствуют, что они остались за пределами общественно-политической системы, принимают салафитско-джихадистскую идеологию.

СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ

К основным факторам, создающим стимулы для участия в движении салафитов-джихадистов на Северном Кавказе, относятся суровые репрессии государственных служб безопасности ко всем аспектам движения салафитов, коррупция/кумовство и унылые социально-экономические перспективы для молодежи, а также взаимосвязь между правительственными учреждениями и «официальными» религиозными властями.

Эти факторы, существовавшие независимо от гражданских конфликтов в Сирии и Ираке и возникновения ИГИЛ, и создали сети салафитов-джихадистов на Северном Кавказе уже во время второй чеченской войны (1999 — 2001 годы). В 2000-е годы повстанческая джамаат распространилась из Чеченской Республики на другие республики Северного Кавказа (в частности, Дагестан, Ингушетию и Кабардино-Балкарию).⁸ Под эгидой организации Имарат Кавказ (Кавказский Эмират), насильственные нападения салафитов-джихадистов на территории Северного Кавказа значительно возросли до 2011 года, по совпадению примерно в то же время, когда начался конфликт в Сирии.⁹ В данный момент Имарат Кавказ в целом прекратил свое существование, и деятельность джихадистов на Северном Кавказе в основном направлена или вдохновляется ИГИЛ или его региональными помощниками.¹⁰

Конфликт в Сирии и возникновение ИГИЛ и других групп салафитов-джихадистов, привлекающих иностранных боевиков, вызвали отток салафитов-джихадистов с Северного Кавказа для участия в конфликте на Ближнем Востоке. Несмотря на то, что сложно найти точные и методологически обоснованные вычисления, по оценкам властей, как минимум 1000 человек выехало с российского Северного Кавказа воевать в Сирии и Ираке.¹¹ Более того, существуют данные, свидетельствующие о том, что службы безопасности в республиках Северного Кавказа даже поощряют выезд иностранных боевиков, позволяя им свободно покинуть страну в надежде на то, что они не будут совершать нападений на территории России.¹² В то же время, приверженцы движения салафитов, которые остаются на Северном Кавказе, преследуются; часто производятся рейды безопасности на салафитские мечети, салафитские политические партии не могут участвовать в политической жизни республик, и зачастую полиция задерживает и арестовывает людей за участие в незаконных вооруженных формированиях, основываясь исключительно на их одежде и внешнем виде.¹³

Поскольку ненасильственные и насильственные направления салафизма рассматриваются республиканским правительством как одна категория, молодые люди на Северном Кавказе особенно тянутся к салафизму-джихадизму, единственному направлению движения салафитов, которое способно осуществить значимые политические изменения насильственным путем. Будучи не в состоянии построить собственную карьеру из-за непреодолимой коррупции и кумовства в экономике, доминируемой государством, эти люди обращаются к религиозному консерватизму как средству личностного развития.¹⁴ Из мечетей салафитов, которые зачастую загнаны в подполье из-за давления со стороны служб безопасности, вербуются люди в насильственные экстремистские организации, и либо выезжают за границу для участия в конфликтах, либо остаются на Северном Кавказе и осуществляют нападения.

Дополнением к такому положению вещей является сложная сеть взаимоотношений между местными республиканскими правительствами, местными/федеральными службами безопасности и религиозными властями. Республиканские лидеры на Северном Кавказе субсидировали и оказали поддержку так называемым «традиционным» (обычно суфийским) исламским лидерам; наиболее яркими примерами этого являются поддержка Главой Чеченской Республики Рамзаном Кадыровым тариката Кадирия (суфийского братства) и Управление Мусульман Дагестана, которое со времени его создания находится под контролем этнически аварских суфийских мусульман.¹⁵ Государственные религиозные учреждения полностью контролируют религиозные учебные заведения, кадровое обеспечение мечетей, а также заработные платы для религиозных служащих, и приверженцы салафизма остаются без возможностей религиозного образования и без места в политике.¹⁶ Таким образом, они обращаются к насилию в отношении республиканских правительств, служб безопасности и суфийских учреждений, чтобы продемонстрировать свое недовольство существующим положением.

ГРУЗИЯ

Основные факторы, создающие стимулы для участия в движении салафитов-джихадистов в Грузии, включают в себя препятствия в политической и социально-экономической интеграции мусульманских общин в Грузии, отсутствие автономных мусульманских политических институтов, а также межрелигиозный конфликт между мусульманами и православными христианами.

В отличие от Северного Кавказа и Азербайджана, где большинство населения исповедует ислам, мусульмане Грузии являются членами группы религиозных меньшинств (около 10,7 % от общей численности населения).¹⁷ Кроме того, мусульманские общины Грузии представляют собой различные этнические группы (в их числе азербайджанцы, этнические грузины, кистинцы и аварцы) и религиозные конфессии (суннитский/ханафитский мазхаб, суфийский, шиитский и салафитский).¹⁸ В то же время, более 80 процентов населения отождествляет себя с православным христианством, и православное христианство является доминирующей политической силой в политической жизни Грузии, особенно в регионах страны. Мусульманские поселения, как правило, компактны, но они расположены в непосредственной близости от деревень, населенных христианами.¹⁹

Идеология салафитов-джихадистов прибыла в мусульманские общины Грузии в середине 2000-х годов и стала особенно популярной в Панкисской долине и в поселениях Аджарского региона, населенных этнически грузинскими мусульманами.²⁰ С начала сирийского конфликта в 2011 году, от 50 до 200 граждан Грузии отправились в зону конфликта для того, чтобы воевать на стороне групп салафитов-джихадистов; около 30 из их числа были убиты в действии.²¹ Грузинские иностранные боевики в рядах салафитов-джихадистов являются выходцами из нескольких различных мусульманских общин Грузии; в то время, как большинство из них — кистинцы из Панкисской долины, некоторые боевики прибыли из «эко-мигрантских» деревень, населенных этнически грузинскими мусульманами, а также из этнически азербайджанских общин.²²

Помимо экономических проблем (безработица, бедность, отсутствие инфраструктуры), которые широко распространены во всех сельских районах Грузии, мусульманские общины сталкиваются с дополнительными социально-политическими трудностями в интеграции. Мусульманское меньшинство в Грузии не представлено пропорционально ни в правительстве, ни даже в учреждениях, которые непосредственно отвечают за управление делами, связанными с религиозными вопросами.²³ Из-за изоляции, низкого уровня развития, и в некоторых случаях языкового барьера, в мусульманских общинах появилось вполне здоровое сомнение в том, что участие в политической системе Грузии приведет к позитивным изменениям для их общин.²⁴ В этих условиях, движение салафитов, и, в частности, его джихадистское крыло, которое полностью отвергает политическое участие в пользу насилия, приобрело популярность.

Распространение салафитского ислама создало внутренние противоречия также и в мусульманских общинах Грузии. В то время, как пожилые мусульмане, как правило, придерживаются так называемого «традиционного» ислама (шиитского ислама, суфийского или суннитского ислама в рамках Ханафитского мазхаба), молодые последователи ислама обращаются к салафизму. Между тем, официальные мусульманские власти в Грузии оказывают непосредственную помощь или поддержку этим «традиционным» вариантам ислама для подавления салафизма, что, в свою очередь, создает общее представление о том, что они являются беспристрастными и подчиняются правительственным приоритетам безопасности.²⁵ В то время, как за последние несколько лет в Грузии имело место лишь ограниченное число инцидентов насилия внутри мусульманских общин между отдельными приверженцами салафизма и другими мусульманами, возрастает частота стычек между мусульманами и православными христианами в поликонфессиональных районах Грузии (особенно в Аджаре, Гурии и Самцхе-Джавахети), и движение салафитов-джихадистов только подливает масла в огонь.²⁶

АЗЕРБАЙДЖАН

К основным факторам, создающим стимулы для участия в движении салафитов-джихадистов в Азербайджане, следует отнести жестокое обращение правительства Алиева с приверженцами салафизма, этнические и региональные различия, а также негативную реакцию на политику принудительной секуляризации и шиитское большинство.

Мусульмане составляют не менее 95 % населения Азербайджана, и большинство из них — последователи шиитского ислама.²⁷ В то время, как, согласно данным официальной статистики, суннитское меньшинство составляет около 15 % мусульманского населения, некоторые аналитики предполагают, что это число ближе к 40 %.²⁸ Некоторое несоответствие в этих статистических данных вытекает из исторически низкого уровня религиозности и сектантства в Азербайджане: в 2012 году, 82 % участников опроса об исламе в Азербайджане идентифицировали себя как мусульмане без принадлежности к какой-либо определенной школе (суннитской или шиитской).²⁹ В целом, азербайджанское общество и политика стоящего у власти правительства Алиева в значительной степени благоприятствует светскости и секуляризации.³⁰

Тем не менее, в Азербайджане также издавна существует движение салафитов. Салафизм был ввезен в Азербайджан приглашенными учеными еще в 1986 году; примерно в то же время в Баку была основана первая мечеть салафитов.³¹ Салафизм-джихадизм, однако, в основном связан с азербайджанцами, которые принимали участие в конфликтах на Северном Кавказе. В начале 2000-х годов группа азербайджанских бойцов на Северном Кавказе, так называемые «лесные братья», создала кросс-граничные базы Северного Кавказа в Азербайджане для осуществления атак, в том числе взрыва в мечети Абу-Бакр в Баку в 2008 году.³²

По мнению региональных аналитиков, существует высокая корреляция между родными городами азербайджанцев, которые участвовали в конфликтах в Сирии и Ираке после 2011 года, и родными городами лиц, которые воевали на Северном Кавказе во время чеченских войн.³³ Конкретные области интенсивной вербовки членов движения салафитов-джихадистов включают в себя города, расположенные вдоль северных границ с Чечней и Дагестаном, и, в частности, районы, населенные этническими меньшинствами (лезгины, аварцы, даргинцы и цахуры), а также пост-индустриальный город Сумгайыт.³⁴ Оценка, составленная в 2016 году выдающимся региональным аналитиком в отношении азербайджанских иностранных боевиков, свидетельствует о том, что около 200 из более, чем 800 азербайджанцев, присоединившихся к конфликту, были убиты в Сирии и Ираке.³⁵

В 1990-е годы правительство Азербайджана было «толерантным» к салафизму, но в результате атаки 11 сентября, и, особенно, взрыва в мечети Абу Бакр, правительство Алиева предприняло попытку полностью закрыть салафитский ислам.³⁶ Эти попытки включают в себя закрытие салафитских мечетей и медресе, отказ в регистрации салафитских политических партий, арест активистов и, в некоторых случаях, даже бритье бороды у мужчин.³⁷ В центре особенного внимания служб безопасности находятся районы, населенные этническими меньшинствами, и территории за пределами столицы, Баку, особенно — северные приграничные районы и город Сумгайыт. ³⁸ Эти меры стали возможными благодаря тесной координации между службами государственной безопасности и официальными религиозными ведомствами, в частности, Государственным комитетом по делам религии (ГКДР). ³⁹ Судя по всему, вместо того, чтобы искоренить движение салафитов, эти компании заставили его уйти в подполье, что привело к дальнейшей радикализации последователей салафизма.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несмотря на различия в политической, экономической и социальной структуре трех областей, рассмотренных в данной статье, существует несколько основополагающих движущих факторов вербовки в движение салафитов-джихадистов по всему Кавказу. А именно, смешение всех версий салафизма — насильственных и ненасильственных — под одним названием («ваххабиты», «экстремисты» и т.д.), которое привело к ответным защитным мерам движения салафитов, отвергает любое потенциальное осмысленное взаимодействие последователей салафизма с политическими процессами в их родных странах. Правительства стран Кавказа видят все аспекты салафизма как насильственные по своей сути, создавая, таким образом, самоисполняющееся пророчество. В частности, на Северном Кавказе и в Азербайджане, попытки полного подавления движения салафитов заставили его сторонников ступить на более насильственный путь, включая поездки за границу для участия в джихадистских движениях, и даже осуществление атак в своих собственных странах.

Кроме того, попытки всех трех государств контролировать ислам, и, в частности, опыт тесного сотрудничества между органами государственной безопасности и официальными религиозными учреждениями, создают конфликт между сторонниками салафизма и последователями других направлений ислама. Необходимы автономные мусульманские учреждения; в результате вмешательства светского государства в мусульманские религиозные разногласия, на Кавказе была создана парадигма, где «традиционный» ислам автоматически связан с государственными органами. В свою очередь, последователи салафитского ислама вытесняются и полностью исключены из политики, что вызывает их поворот в сторону насилия.

————————————————————

СПИСОК ЦИТИРОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Balci, B. (2013). The Syrian crisis: a view from Azerbaijan. Foreign Policy Journal Op-Ed, Carnegie Endowment for International Peace, March 18. http://carnegieendowment.org/2013/03/18/syrian-crisis-view-from-azerbaijan-pub-52295

Campana, Aurélie, and Jean-François Ratelle (2014). A Political Sociology Approach to the Diffusion of Conflict from Chechnya to Dagestan and Ingushetia. Studies in Conflict & Terrorism 37 (2): 115–134.

Cecire, M. (2016). Same sides of different coins: contrasting militant activisms between Georgian fighters in Syria and Ukraine. Caucasus Survey, 4(3), 282-295.

Clifford, B. (2015) “Georgian Foreign Fighters in Syria and Iraq: Factors of Violent Extremism and Recruitment”. Georgian Foundation for Strategic and International Studies Expert Opinion, no. 48. http://gfsis.org/library/view-opinion-paper/48

Goyushov, A. (2012). Islam in Azerbaijan (Historical Background). Caucasus Analytical Digest 44: 2–17. http://www.css.ethz.ch/publications/pdfs/CAD-44-2-4.pdf

Knysh, Alexander. 2007. “Contextualizing the Salafi–Sufi Conflict (from the Northern Caucasus to Hadramawt).” Middle Eastern Studies 43 (4): 503–30.

Lonardo, D. (2016). The Islamic State and the connections to historical networks of Jihadism in Azerbaijan. Caucasus Survey, 4(3), 239-260.

Moore, C., & Tumelty, P. (2009). Assessing unholy alliances in Chechnya: From communism and nationalism to Islamism and Salafism. Journal of Communist Studies and Transition Politics, 25(1), 73-94.

National Statistics Office of Georgia (2016). “2014 General Population Census: Main Results”. April 28 http://geostat.ge/cms/site_images/_files/english/population/Census_release_ENG_2016.pdf

North Caucasus Caucus (2014). Guest Post: Azerbaijani foreign fighters in Syria. Jihadology, January 28. http://jihadology.net/2014/01/28/guest-post-azerbaijani-foreign-fighters-in-syria/

O’Loughlin, J., Holland, E. C., & Witmer, F. D. (2011). The Changing Geography of Violence in Russia’s North Caucasus, 1999-2011: Regional Trends and Local Dynamics in Dagestan, Ingushetia, and Kabardino-Balkaria. Eurasian Geography and Economics, 52(5), 596-630.

Pelkmans, M. (2006). Defending the border: identity, religion, and modernity in the Republic of Georgia. Cornell University Press.

Pew Forum (2009). Mapping the Global Muslim Population, October 2009. http://www.pewforum.org/files/2009/10/Muslimpopulation.pdf

Prasad, C. (2012). Georgia’s Muslim Community: A Self-Fulfilling Prophecy?ECMI Report #58. http://www.ecmi.de/uploads/tx_lfpubdb/Working_Paper_58_En.pdf

Sanikidze, G., & Walker, E. W. (2004). Islam and Islamic practices in Georgia. Berkeley Program in Eurasian and East European Studies.

Schmid, A. P. (2013). Radicalisation, de-radicalisation, counter-radicalisation: A conceptual discussion and literature review. ICCT Research Paper, 97, 22.

The Soufan Group (2015). Foreign Fighters: An Updated Assessment of the Flow of Foreign Fighters into Syria and Iraq. http://soufangroup.com/wp-content/uploads/2015/12/TSG_ForeignFightersUpdate3.pdf

Souleimanov, E., & Ehrmann, M. (2013). The Rise of Militant Salafism in Azerbaijan and Its Regional Implications. Middle East Policy, 20(3), 111-120.

Tolerance and Diversity Institute (2014). Joint Statement on the Facts of Restricting the Rights of Muslim Community in Kobuleti. September 24. http://www.tdi.ge/en/statement/joint-statement-facts-restricting-rights-muslim-community-kobuleti

Valiyev, A. (2005). Azerbaijan: Islam in a post-soviet republic. Middle East Review of International Affairs, 9(4), 1-13.

Weiss, M. (2015). Russia’s Double Game with Islamic Terror. The Daily Beast, August 23. http://www.thedailybeast.com/articles/2015/08/23/russia-s-playing-a-double-game-with-islamic-terror0.html

Wilhelmsen, J. (2009). Islamism in Azerbaijan: how potent?. Studies in Conflict & Terrorism, 32(8), 726-742.

Wiktor-Mach, D. (2009). Competing Islamic traditions in the Caucasus. Caucasian Review of International Affairs, 3(1), 63-69

Wiktorowicz, Q. (2006). Anatomy of the Salafi movement. Studies in Conflict & Terrorism, 29(3), 207-239.

Youngman, M. (2016). Between Caucasus and caliphate: the splintering of the North Caucasus insurgency. Caucasus Survey, 4(3), 194-217.