Торнике Чивадзе
член редакционной коллегии аналитического портала european.ge
Вступление
Сегодня принято считать, что после распада Советского Союза, Россия, в отличии от большинства других пост-социалистических стран, избрала не-прозападный курс развития. При этом часто забывается, что реформы, которые стала проводить российская элита, пользовались активной поддержкой Запада и опирались на основные принципы «Вашингтонского консенсуса». Эти реформы в определенной мере и определили сегодняшнюю логику и характер капиталистического развития России. Возникшая в результате нео-либеральных реформ современная Россия никак не попадает в категорию «центра» (согласно теории мировых систем). Ей больше подходит статус полу-периферийной, или используя довольно гибкое определение Бориса Кагарлицкого, «периферийной империи». (Б.Кагарлицкий, 2008)
Для того, чтобы лучше понять характер сегодняшнего олигархического российского государства, необходимо внимательно изучить реальный процесс становления капиталистической экономики, который кардинально отличается от «либеральной телеологии». Данная короткая статья не претендует на какие-то новые оригинальные откровения или идеи. Однако, поскольку нетрадиционный, отличающийся от общепринятого взгляд на происходящие в регионе процессы c цитированием соответствующей литературы встречается довольно редко, статью можно считать попыткой вызвать, и расширить, активную общественную дискуссию по вопросу т.н. теории трансформации, которую пост-советская Россия (так же как и Грузия с тем различием, что нам повезло т.к. у нас нет нефти) осуществила на практике.
Реформы и социально-экономическая катастрофа
После того, как Советский Союз окончательно прекратил свое существование, возникла необходимость в проведении реформ для того, чтобы интегрировать российскую экономику в мировую капиталистическую систему. После консультаций президента Российской Федерации (РФ) Бориса Ельцина и главы российского кабинета Егора Гайдара с Джефри Саксом, Всемирным Банком и Международным Валютным Фондом в стране была проведена программа «шоковой терапии». Главный постулат теории «шоковой терапии» заключается в том, что рыночная экономика является саморегулирующейся системой, которая при отсутствии вмешательства со стороны государства может спонтанно превратиться в рациональный, динамично развивающийся экономический организм. Согласно этой теории, свободные рыночные отношения и неприкосновенность личной и частной собственности создают благоприятные условия для динамичного капиталистического развития на основе всеобщего стремления к выгоде. В этой модели прежняя система (феодализм по Смиту и социализм для реформаторов) считается препятствием, которое должно быть разрушено, чтобы высвободившиеся в результате разрушения блоки можно было использовать для построения новой системы (Кларк, 2007).
Основными инструментами «шоковой терапии» являются приватизация, дерегуляция, ценовая либерализация и свободная торговля. Их цель – свести роль государства в экономике к минимуму и привести экономическую систему в «естественное состояние», что подразумевает автоматическое регулирование спроса и предложения с помощью механизма ценовой либерализации. Теория утверждает, что поощряя стремление к выгоде и здоровую рыночную конкуренцию, приватизация и дерегуляция создают стимул для частных компаний проявлять больше инициативы, повышать эффективность и снижать расходы.
К сожалению, результаты оказались намного хуже ожиданий «реформаторов». Вместо рационально организованного частного бизнеса и новаторского предпринимательского духа, описанных в абстрактных экономических теориях, на практике возник «гангстерский капитализм» и полукриминальная хищническая экономическая элита, которая силой захватывала экономические ресурсы в ходе приватизации.[1] Общая экономическая структура при этом приняла форму классической колониальной экономики, которая опирается главным образом на экспорт сырья и природных ресурсов.
Вызванная ценовой либерализацией инфляция поставила большинство российских предприятий на грань банкротства, а демонтаж административно-командной экономической системы лишил их инвестиционных фондов. Финансовая политика того времени привела к росту учетных ставок по кредитам, что в свою очередь вызвало чрезмерное повышение обменного курса рубля. В результате включения в систему международной торговли на российский рынок хлынул поток дешевых импортных товаров, а практически бесконтрольная приватизация дала возможность криминальным элементам[2] завладеть самыми ценными государственными активами[3] (С.Кларк, 2007). Фактически, приватизация была ничем иным, как конвертацией политического капитала бывшей советской бюрократии и подпольной элиты в экономический капитал.
В результате реформ, к 1993 году удалось более или менее стабилизировать показатель инфляции. Вывоз сырья теперь сочетался с поддержанием завышенного курса рубля. На первый взгляд это было нелогично, ибо олигархи жили за счет экспорта, а завышенный курс национальной валюты экспортерам невыгоден. Однако, речь шла не о промышленности, которая от такой политики задыхалась, а об экспортерах сырья. Для них же решающим фактором бы не курс национальной валюты, а мировая цена на нефть. «Страна была наводнена дешевым импортом, отечественная промышленность задыхалась, не выдерживая конкуренции… Привилегированные слои могли по выгодным ценам приобретать предметы роскоши, а также вывозить средства из страны. Крупнейшие экспортеры были одновременно владельцами основных банков, которые вкладывали деньги в финансовые операции, экспорт капитала и импорт товаров» (Б.Кагарлицкий, 2008).
По словам Андрея Колганова, объем экспорта капитала во много раз превышал все иностранные инвестиции и западные кредиты, полученные Россией в период реформ.[4] По данным Саймона Кларка, к 1997 году из РФ ежегодно вывозилось в среднем 20-25 млрд. долларов, что составляло примерно 5% ВВП и в пять раз превышало объем прямых иностранных инвестиций. Отсутствие инвестиций нельзя объяснить только нехваткой ресурсов. Существует еще множество социально-экономических переменных, влияние которых препятствует автоматической трансформации возросших сбережений и накоплений в инвестиции. Несмотря на наличие ресурсов, внутреннее производство не развивалось. В случае кардинального изменения сценария государство должно было сыграть роль «капиталиста последней истанции» и более продуктивно перераспределить ресурсы таким образом, чтобы обеспечить долгосрочный экономический рост.
В 1990 и 1998 годах ВВП (в постоянных ценах) снизился наполовину. Сельское хозяйство и промышленное производство сократились вдвое. Производство энергоносителей уменьшилось на треть, а оборот розничной торговли почти на 20%. Резко сократилось производство и переработка продуктов питания, а выпуск легкой промышленности (бытовые товары) упал более чем на 80%.[5]
С 1994 по 1999 год 23% прямых ежегодных (примерно 3 млрд долларов в год) иностранных инвестиций приходились на нефтедобывающий и металлургический сектор, 20% на сферу торговли, коммерческую и финансовую деятельность, а 15% на объекты общественного питания (С.Кларк, 2007).
Источник:The Rise of Capitalism in Russia: Transition or Transformation? Lecture, City University Hong Kong, April 2001
Экономический спад сопровождался сокращением объема инвестиций. Одним из последствий этого стало старение промышленного оборудования. Если в советский период средний возраст оборудования составлял 9 лет, то к 1999 году он вырос до 18 лет. Промышленные предприятия пытались сократить расходы не путем внедрения новых методов производства, а с помощью интенсификации труда и сокращения реальных зарплат. Большинство предприятий занимались нерентабельной деятельностью и часто прибегали к бартерным операциям.
Экономический кризис проявился и в снижении занятости и заработной платы. Общая занятость сократилась более чем на 20%, в том числе в промышленном секторе – на 40%, в строительстве – на 44%, в науке – на 54%. Интересно, однако, что наряду с этим выросла занятость в сфере финансовых услуг, достигнув 80%. К 1998 году средняя реальная зарплата составляла одну треть от уровня 1990 года (С.Кларк, 2007). По статистическим данным 1999 года, 41% наемных работников получали доход меньше прожиточного минимума для взрослого человека, более трети домохозяйств жили в бедности, а 10% в крайней нищете.
Схема 1. Региональное и секторальное неравенство в России, 1990 — 2001.
Как и на всем пост-советском пространстве, в России также резко выросло неравенство между регионами и секторами.[6] Коэффициент Джини (показывающий степень неравенства различных вариантов распределения доходов) вырос с 0.24 в советский период до 0.48.
Конечно, реформаторы не обещали, что процесс будет безболезненным. Они считали, однако, что переход к рыночной экономике будет сравнительно недолгим и скоро приведет ко всеобщему благополучию. К сожалению, исполнилась только первая часть ожиданий и «шоковая терапия» превратилась, в итоге, в «шок без терапии».
Рождение олигархов
«Мы думали, что первое поколение русских капиталистов будут славными ребятами, но они оказались отъявленными мерзавцами».
Сотрудник казначейства США.
В Советском Союзе не было буржуазии, не было накопленного капитала в денежной форме, не было никого, кто имел бы возможность массово скупать производственные мощности во время приватизации. В тоже время, однако, существовала строгая иерархическая система, отличавшаяся резкой поляризацией политического, культурного и социального капитала. Поэтому, новая экономическая элита возникла из смеси «подпольной мафии, интеллигенции и номенклатуры» (Хольмстрем и Ричард Смит – M.R.2000). Естественно, конкуренция между ними была мало похожа на «западную капиталистическую (абстрактную)» конкуренцию. Естественно, этого не могли предвидеть нео-либеральные реформаторы, поскольку они воспринимали катаклизмы социальной трансформации как процесс освобождения и самореализации личности, а не как динамичный, трудный и полный препятствий исторический процесс. Как отмечают Хольмстрем и Смит, и в прошлом, и в настоящем, процесс первоначального накопления капитала «не очень приятное зрелище».
Источником прибыли для новой экономической элиты были рыночные операции, не имевшие отношения к сфере производства. Олигархи сформировались, в основном, как финансовые посредники, которые закупали сырье на внутреннем рынке по низким ценам и зарабатывали состояния экспортируя его за рубеж. В то время, как курс рубля по отношению к доллару постепенно снижался, они обменивали доллары на рубли и выдавали кредиты в рублях по высоким внутренним процентным ставкам. Возвращенные рубли они затем вновь переводили в доллары, получая в итоге значительную прибыль. В условиях высокой инфляции применялись и другие спекулятивные схемы.
Часть олигархов сумела учредить собственные банки. Их излюбленной деятельностью была спекуляция государственными активами и их скупка. В 1994 — 1997 годах были задействованы две финансовые схемы, которые сегодня известны как «обкрадывание государства» и «долги в обмен на акции». С их помощью семь российских банков завладели акциями крупнейших государственных индустриальных комплексов в сфере телекоммуникаций, в металлургической и нефтедобывающей отрасли. Именно эти процессы позволили российским олигархам накопить и окончательно консолидировать огромные богатства (В.Буйтер, 2000).[7]
Социолог Майкл Буравой описывает 90-е года в пост-советской России как период «торгового капитализма», когда основными средствами накопления капитала были посреднические операции, финансовые спекуляции, игра на разнице между внутренними и мировыми ценами, но полученная прибыль практически не инвестировалась в сферу производства. По мнению Буравого, торговый капитал развивается независимо от производственного капитала и не имеет врожденной способности переродиться в «промышленный капитал». Более того, «торговый капитал», по сути, неспособен изменить устаревшие методы производства. Наоборот, он стремится сохранить их как условие своего существования. Исходя из этого, по его мнению, сложившийся в РФ экономический порядок по своему характеру консервативен и лишен способности к самомодернизации. Внешнее влияние или иностранный капитал не могут стать движущей силой перемен, поскольку они связаны с местными конгломератами и заинтересованы в вывозе российского сырья и ввозе западных потребительских товаров. В странах третьего мира иностранный капитал представлен в основном как торговый капитал, который лишь усугубляет экономическую отсталость, так как не имеет непосредственного отношения к производству (Кей, 1975, глава 5). По этой теории, полноценная капиталистическая трансформация общества происходит не в результате развития рынка (что исторически предшествует возникновению капитализма) или рыночных механизмов, а вследствии перевода капитала в сферу производства и его трансформации.
Заключение
Традиционная теория гласит, что капитализм возникает из феодального общества когда там начинается процесс индустриализации, массовое превращение крестьян в свободных работников, массивное накопление промышленного капитала. Дело в том, однако, что эти этапы уже были пройдены социалистическим государством, стоявшим во главе процесса индустриализации и массового превращения крестьян в индустриальную рабочую силу. Именно в этом заключается историческая специфика формирования пост-советского капитализма – капитализм возник не из феодального общества, а из комплексного индустриального социалистического государства, в котором накопление и распределение излишков осуществлял государственный милитаристский аппарат. Эта система страдала от врожденных противоречий, которые в конечном счете и стали причиной ее конца.
По этой причине, процесс капиталистического накопления в РФ характеризовался не обновлением промышленного капитала, а деиндустриализацией и кровавой борьбой за монопольный контроль над экспортом сырья, что привело в итоге к господству финансового и олигархического капитала. Как говорит Александр Ноув, реформы создали ситуацию, в которой главную опасность представляет не шумпетерианское «созидательное разрушение»[8], а дезинтеграция, деиндустриализация и среда, в которых нет ничего способствующего созиданию (1994, стр. 865). Параллельно с ростом их экономического потенциала, усилилось и политическое влияние олигархов.[9]
Именно эта эволюционная динамика, а не «телеологическая теория трансформации», которая подчиняет реальность своим целям и анализирует норму и аномалию через призму идеализации рынка (или абстракцию свободного рынка), должна служить исходной точкой для научного изучения пост-советской дезинтеграции и последующих процессов. Сегодня, реформаторы и либералы-теоретики подвергают критике неудавшийся процесс трансформации. Но их критика исходит из того, что те проблемы, которые их теория не сумела предусмотреть и предугадать, были, как они утверждают, «внешними факторами». Их позиция состоит в следующем: если теория не соответствует реальности, значит «ошибочна» реальность, а не теория.
На исходе 20 века шоковая терапия и нео-либеральная экономическая политика «увенчались» экономическим кризисом 1998 года. Вызванный кризисом рост цен на нефть и последующий бум оживили экономику. За оживлением экономики последовали политические перемены, которые будут рассмотрены во второй части статьи.
_________________________________________________
[1] В народе этот процесс метко окрестили «прихватизацией», что является искаженным вариантом термина «приватизация».
[2] Джозеф Стиглиц, “Глобализация и ее разочарования», глава «Кто потерял Россию».
[3] Маршал И. Голдман, “Пиратизация России: российские реформы идут вкривь и вкось», 2003, Routledge
[4] А.Бузгалин, А.Колганов (ред), «Критический марксизм: продолжение дискуссии», Москва, 2001, издательская группа URSS, стр. 231
[5] Приведенная схема, как и все другие графики в данной статье, взята из книги Саймона Кларка «Развитие капитализма в России», 2007, Routledge.
[6] Джеймс К. Гэлбрейт, Людмила Крытинская, Кифей Ванг. Европейский Журнал сравнительной экономики, том 1, №1, стр. 87-106
[7] Виллем Буйтер, “От хищничества к накоплению? Второе десятилетие переходного периода в России».
[8] Теория «созидательного разрушения» Шумпетера описывает «процесс индустриальной мутации, который непрерывно реконструирует экономическую структуру изнутри, разрушая старую структуру и создавая новую». Шумпетер рассматривает капитализм как динамичную, эволюционирующую экономическую систему, которая с помощью инноваций постоянно движется от одного неравновесного состояния к другому. А движущей силой инноваций и перемен выступает «героический предприниматель». Этот процесс считается опасным постольку, поскольку он создает победителей и проигравших и вызывает тяжелые кризисные колебания в экономике. Уничтожая старые, создает новые условия для получения прибыли. Интересно, что теория Шумпетера отрицает статическое равновесие, которое, судя по всему, служит «путеводной звездой» для авторов «шоковой терапии».
[9] Наглядным примером этого может служить смещение с должности премьер министра Евгения Примакова. Подробнее об этом будет рассказано во второй части статьи.
Использованная литература
Борис Кагарлицкий. «Периферийная империя. Россия и миросистема», 2008, Pluto Press
Саймон Кларк. «Развитие капитализма в России», 2007, Routledge
Саймон Кларк, Питер Фейрбразер, Майкл Буравой и Павел Кротов. «Как насчет рабочих? Рабочие и переход к капитализму в России», Лондон, Verso
Нэнси Хольмстрем, Ричард Смит. «Неизбежность гангстерского капитализма. Примитивное накопление в России и Китае», Ежемесячное обозрение 2000, том. 51, Выпус №9 (Февраль)
Майкл Буравой, Павел Кротов. «Советский вариант перехода от социализма к капитализму», American Sociological Review, 1992. Vol. 57, (Февраль: 16-38)
Майкл Буравой. «Переход без трансформации: инволюционный путь России к капитализму», East European Politics and Societies 15(2), 1999: 269–90.
Маршал И. Голдман, “Пиратизация России: российские реформы идут вкривь и вкось», 2003, Routledge
Джозеф Стиглиц, “Глобализация и ее разочарования», издательская группа «Радарами».
Виллем Буйтер, “От хищничества к накоплению? Второе десятилетие переходного периода в России».
Рой Медведев. «Пост-советская Россия», Columbia University Press, New York
Саймон Кларк, Питер Фейрбразер, Майкл Буравой и Павел Кротов. «Как насчет рабочих?», University of Warwick
Майкл Буравой. «Конец социэтологии и ренессанс теории модернизации», Contemporary Sociology 21:6 (1992), стр. 774-785
Джеймс К. Гэлбрейт, Линдон В. Джонсон, «Опыт растущего неравенства в России и Китае в переходный период», The European Journal of Comparative Economics Vol. 1, n. 1, стр. 87-106.
