Марк Симон,
факультет международной политики
Московской высшей школы социальных и экономических наук
Статья была написана в рамках проекта «Украины — выход из кризиса через диалог», который реализуется совместно «Кавказским домом» и Институтом мировой политики (Украина).
Проект финансируется правительством Великобритании.
В конце 2014 года на страницах “Foreign Affairs” развернулась полемика, вызванная статьей Джона Миршаймера «Почему украинский кризис — это ошибка Запада»[1]. Миршаймер исходил из того, что действия России в отношении Украины следует рассматривать как реакцию одного крупного игрока на усиление влияния другого в непосредственной близости от собственных границ. В данном случае он имел в виду расширение НАТО, полагая его главной причиной разразившегося кризиса. Подобную интерпретацию (весьма распространенную и в российском политическом истеблишменте) подверг критике Майл Макфол в следующем (декабрьском) номере журнала[2]. По мнению бывшего посла США в России, Миршаймер, будучи структурным реалистом, не учитывает внутриполитическую переменную, в то время как российская внешняя политика обусловлена эндогенными, а не экзогенными факторами.
Попытаемся реконструировать логику рассуждений Макфола. С его точки зрения, украинский кризис является не чем иным, как продолжением политики, которую Кремль осуществляет после гражданских протестов, произошедших в крупных городах России в 2011-2012 годах. В резолюциях митингов на Болотной площади и проспекте Сахарова был сформулирован запрос со стороны российского общества на прозрачность принятия решений органами власти, установление над ними гражданского контроля, реальное разделение властей и полноценное функционирование социальных институтов. Несмотря на небольшие первоначальные уступки в виде закона о возвращении прямых выборов глав регионов[3], политика власти в отношении критически настроенной части социума быстро приобрела конфронтационный характер. После столкновений между полицией и демонстрантами на Болотной площади 6 мая 2012 года был предпринят целый ряд рестриктивных законодательных мер[4].
Заключительная часть электоральной кампании Владимира Путина в 2012 году проходила под знаком мобилизации населения перед лицом внешней и внутренней угрозы[5]. Социальные причины протестов оказались вытесненными на периферию медийного пространства, а внутренняя ситуация была перекодирована в геополитических терминах. Дискурс о том, что акции гражданского неповиновения инспирированы Западом в целях дестабилизации обстановки в различных регионах мира, ретранслируется российской политической элитой, начиная с «цветных революций» в Грузии (2003 г.) и Украине (2004 г.). В русле этой логики были интерпретированы действия участников митингов в Москве и других больших российских городах.
Согласно Макфолу, украинские события были восприняты российской властью сквозь призму потенциальных внутриполитических последствий. Стоит отметить то обстоятельство, что после 6 мая 2012 года протестное движение в России пошло на спад. Это произошло не в последнюю очередь из-за легалистского подхода, разделяемого большинством его участников[6]. Императив – действовать строго в соответствии с законодательством – стал одной из ключевых характеристик российских уличных акций. В меру указанных изменений, внесенных в российское законодательство в 2012-2013 годах, пространство для легального осуществления таких акций начало сужаться.
Однако активисты киевского Майдана, изначально исходившие из аналогичного императива, но затем перешедшие к силовым действиям, бросили своеобразный вызов российским протестным практикам. Произошедшее в Киеве не могло не вызвать крайней обеспокоенности Кремля относительно того, как это будет воспринято в России.
Для анализа способов репрезентации произошедшего в Украине зимой 2013-2014 годов в российском политико-медийном дискурсе представляется продуктивным обратиться к теории секьюритизации, разработанной представителями Копенгагенской школы международных отношений – Барри Бузаном и Оле Вэвером[7]. Секьюритизация представляет собой речевой акт, маркирующий наличие экзинтециальной угрозы для безопасности сообщества (как правило, таким сообществом является государство). Секьюритизируя то или иное явление, носитель власти добивается легитимации своего рода чрезвычайного положения и предоставления ему особых полномочий в меру неординарности ситуации. Таким образом, проблема выводится из пространства общественной дискуссии, а критика правительства приравнивается к предательству национальных интересов. Особенность подхода Бузана и Вэвера заключается в том, что, с их точки зрения, язык действует не репрезентативным, а перформативным образом. Он не столько отражает материально данные угрозы, сколько генерирует стиль «легитимной перцепции» политической реальности[8].
Рассматриваемая теория предполагает несколько секторов секьюритизации, каждый из которых характеризуется определенным набором референтных объектов защиты. Три ключевых сектора – это «военный», где в качестве такого объекта выступает территориальная целостность государства, «политический», в котором секьюритизируется легитимность действующей власти, и «социетальный», где под угрозой оказывается сохранение идентичности сообщества. Как это ни странно, но в момент присоединения Крыма в официальной риторике российской власти секьюритизация осуществлялась в последнем — «социетальном секторе», а в качестве референтного объекта защиты была выбрана идентичность тех, кто принадлежит к «русскому миру»[9].
Падение режима Януковича интерпретируются значительной частью лояльных Кремлю экспертов и журналистов как результат действий Запада (в первую очередь, США), направленных против России. Если следовать этой логике, то вызов безопасности распространяется не только на «социетальный», но также на «военный» и «политический» секторы. Что касается последнего, то можно предположить, что произошедшее на Майдане послужило дополнительным стимулом для ужесточения законодательства в отношении протестной активности в России. Так, 4 июля 2014 года Государственная дума РФ дополнила Уголовный кодекс статьей, в соответствии с которой систематические нарушения порядка проведения собраний, митингов, демонстраций, шествий и пикетов могут наказываться сроком до 5 лет лишения свободы[10].
Отношение к украинским событиям раскололо российскую оппозицию. Так, значительная часть ее левого и правого флангов положительно восприняла присоединение Крыма, а также борьбу против новой киевской власти, развернувшуюся в юго-восточных областях Украины. В качестве наиболее показательных примеров можно привести Эдуарда Лимонова, который после заявлений о поддержке российской внешней политики в отношении Украины, впервые получил официальное разрешение московских властей на проведение митингов незарегистрированной партии «Другая Россия» на Триумфальной площади. Другой активист левого толка, Сергей Удальцов, который 24 июля 2014 года был приговорен к 4,5 годам лишения свободы за организацию массовых беспорядков, также поддержал право жителей Крыма, Донецка и Луганска на самоопределение. Более того, в октябре 2014 года Алексей Навальный и Михаил Ходорковский высказались о невозможности возвращения Крыма в состав Украины.
Отметим также, что на фоне российско-украинского кризиса, были нивелированы противоречия между различными думскими партиями. Если в предшествующий период они возникали по отдельным социально-экономическим вопросам между Единой Россией и КПРФ, а также Справедливой Россией, то теперь они стали практически неощутимы в публичном пространстве.
Как бы то ни было, 15 марта и 21 сентября 2014 года в Москве и некоторых других российских городах прошли антивоенные марши, участники которых выразили протест против действий российского руководства в отношении Украины. Они не были столь масштабны, как акции 2011-2012 годов, но, тем не менее, в них приняли участие многие из тех, кто выступал за проведение честных выборов на Болотной площади и проспекте Сахарова. Второй марш в Москве отличался тем, что по всему маршруту шествия у заграждений стояли люди, пришедшие выразить поддержку Новороссии, а также свою негативное отношение к участникам акции.
Активность людей, выступающих против любых форм антиправительственных действий в России, была формализована в январе 2015 года посредством образования движения «Антимайдан». Это название было заимствовано из практики лояльных Януковичу украинских активистов, которые осуществляли противодействие сторонникам Майдана силовыми методами. Отметим, что «Антимайдан» появился в России вскоре после первого так называемого «народного схода» — несанкционированной акции в поддержку братьев Алексея и Олега Навальных, которая была проведена на Манежной площади в Москве 30 декабря 2015 года. О создании «Антимайдана» было объявлено 15 января 2015 года – в день, когда должен был произойти второй «народный сход». На этой акции активисты «Антимайдана» впервые попытались оказать прямое физическое воздействие на своих немногочисленных оппонентов. С тех пор они стали появляться на других столь же малолюдных митингах и пикетах протестующих против войны в Украине. Однако 21 февраля 2015 года движение «Антимайдан» провело собственные марш и митинг в центре Москвы, на которых собралось несколько тысяч человек.
Российская политическая система устроена таким образом, что процесс принятия решений носит закрытый характер. По этой причине построение сколь-либо достоверных прогнозов требует обладания инсайдерской информацией. Однако даже если предположить, что в результате российско-украинского кризиса баланс в российских верхах сместился в пользу представителей силовых структур, потеря государством монополии на легитимное насилие представляется существенным вызовом и для этой части элиты. Данный вызов стал очевидным после убийства Бориса Немцова 27 февраля 2015 года на Большом Москворецком мосту.
Выходом из сложившейся ситуации, которая в случае продолжения эскалации агрессии в СМИ может перерасти в гражданские столкновения, представляется десекьюритизация внутриполитической обстановки и поиск пространства для диалога между носителями различных точек зрения. Остается надеяться, что будут предприняты усилия для достижения мира как во внешнем, так и во внутреннем измерении.
Mнения выраженные здесь, a также использованная терминология принадлежат авторам и не отражают мнения организаторов проекта или Правительства Великобритании.
_______________________________________________________________________
[1] Mearsheimer, J. Why the Ukraine Crisis Is the West’s Fault // Foreign Affairs, September/October 2014. http://www.foreignaffairs.com/articles/141769/john-j-mearsheimer/why-the-ukraine-crisis-is-the-wests-fault
[2] McFaul, M., Sestanovich, S., Mearsheimer, J. Response. Faulty Powers. Who Started the Ukraine Crisis? // Foreign Affairs, November/December 2014. http://www.foreignaffairs.com/articles/142260/michael-mcfaul-stephen-sestanovich-john-j-mearsheimer/faulty-powers
[3] Правда, при наличии механизма, в соответствии с которым, партии, победившие на региональных выборах, предлагают президенту своих кандидатов в губернаторы, тот пропускает их через свой «президентский фильтр» и возвращает в регион, где уже жители выбирают из оставшихся кандидатур, См.: http://www.rg.ru/2012/05/04/gubernatori-dok.html
[4] В частности, 6 июня 2012 года была усилена административная ответственность за правонарушения на массовых акциях в виде штрафов, максимальный размер которых приравнивался к 300 000 рублей для участников и 600 000 рублей для организаторов (см.: http://www.consultant.ru/law/hotdocs/19045.html).
Также 13 июля 2012 года Госдумой был принят Федеральный закон «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части регулирования деятельности некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента». В соответствии с этим законом, статус иностранного агента присваивался организациям, занимающимся «политической деятельностью» на территории России и получающим финансирование из-за рубежа.
[5] См. выступление Владимира Путина на митинге в Лужниках 23 февраля 2012 года. Цитата: «И мы все вместе готовы работать на благо нашей великой родины. Готовы не только работать, но и защищать её. Защищать её во все времена и всегда. Мы не допустим, чтобы кто-нибудь вмешивался в наши внутренние дела, не допустим, чтобы кто-нибудь навязывал нам свою волю, потому что у нас с вами есть своя воля», цит. по: http://ria.ru/vybor2012_putin/20120223/572995366.html
[6] См.: Бикбов А.Т. Государственное и гражданское насилие, 20 ноября 2014 г. http://a.bikbov.ru/2014/11/gosudarstvennoe-i-grazhdanskoe-nasilie/
[7] См.: Buzan, B. People, States and Fear: The National Security Problem in International Relations, University of North Carolina Press, 1983; Buzan, B., Waever, O., De Wilde, J. Security: A New Framework for Analysis, Boulder: Lynne Rienner Publishers, 1998; Wæver O. Securitization and desecuritization // On Security. Ed. by R. Lipschutz. NY: Columbia University Press, 1995.
[8] термин Пьера Бурдье, см.: Малахов В.С. Техника безопасности: политика страха как инструмент управления // Отечественные записки, №2, 2013. http://www.strana-oz.ru/2013/2/tehnika-bezopasnosti-politika-straha-kak-instrument-upravleniya#_ftn4
[9] См.: Обращение президента России В. В. Путина 18 марта 2014 года к обеим палатам Федерального собрания Российской Федерации в связи с предложением Государственного Совета Республики Крым о принятии республики в состав Российской Федерации. http://kremlin.ru/news/20603
[10] См.: http://tass.ru/politika/1298092
